Сегодня почему-то слегка тюкнули в голову стихи Гумилёва, которые Мясников закинул в свою медицинскую книжку. Рассказывал, почему похож на Гумилёва и цитировал его.
Рабочие книги отражают мой внутренний неадекват. Это я ещё Акунина читать не начинала, хм.
А ведь я верно предположила тогда, в конце марта. Из одного безвременья я перешла в другое, между ними что-то около трёх месяцев передышки. Нет сил считать точно. Только это безвременье выбрала лично я. Не могла не выбрать. И оно не легче, чем безвременье, опрокинутое на меня совсем не по моей инициативе. Дома я буду партизаном. Мелькает мысль, что с лирикой нужно завязать или скрывать её от всего мира. То вдруг появляется мысль написать роман и посвятить его Кириллу Мариенгофу. А чаще нет мыслей. Не могу перестать вести внутренний диалог, хотя должна перестать, чтобы перемениться к лучшему. Впрочем, одной рукой расколотила хрустальную вазу, другой бережно осколки подбираю, что с меня возьмёшь. Впрочем, может быть, все эти осколки и помогут мне, легче будет потом их откинуть, когда они перестанут вызывать во мне хоть какие-то эмоции. Теперь, кажется, только дневнику и открывать, что там у меня на сердце и во встревоженном разуме. Неожиданно поняла, что ей не могу говорить. Попыталась ей написать и не смогла ничего сформулировать. Так что, Светотьма моя, дооолго ещё будешь выдерживать мои закидоны.