Допускаю, что вся литературно-музыкальная мишура вокруг любви по значимости примерно равна украшениям на новогодней ёлке: без них ёлка бедна, но сама по себе ёлка отлично без них может обойтись. Однако очень горько признавать это. Выходит, я всю жизнь, начиная с детства, верила не тому и стремилась не к тому. Сказочное "стали они жить-поживать и добра наживать" так же далеко от моей реальности, как все варианты любви из "Красного колеса". Не говоря уж о Достоевском, Маяковском и прочих. А уж тем более о героях Волконского, о поразивших меня ещё в отрочестве Никите Фёдоровиче и Аграфене Петровне. Итак, любви нет. Да и мама говорит, что влюбиться можно и в памятник. Ладно. Что тогда есть? Что может цементировать отношения? Взаимная выгода, ты мне - я тебе? Такой уговор однажды потеряет силу. Общие интересы, единомышленичество, как я считала некогда? Через десять лет совместной жизни одному из двоих ударит в голову, он так переменит свои интересы, что другому худо станет. Дети, ипотека, невозможность решить квартирный вопрос, что там ещё в таком же ключе? Даже если такая ситуация продлится вечно, от этого плохо всем, так что на фиг. В этих ваших интернетах прочла, что любить надо не интересы человека, а его самого, и тут мы сталкиваемся с вопросом о нецелесообразности любви. Круг замкнулся. Идеальных людей тоже нет. Я была убеждена, что встретила идеального, но у того идеального был и есть другой идеал - кто угодно, но не я. Стало быть, нет того, каким хотелось бы видеть человека рядом. Был такой, не сберегла, накосячила, а другого такого же не встречу. И я по своему характеру ни для кого быть идеалом не могу, слишком хорошо я себя знаю. Со мной можно травить анекдоты, но жить смгут только родные. И вот сижу над разбитыми надеждами и пытаюсь переломить в себе безотчётное, живущее всему вопреки желание любви или хотя бы мимолётности. Но через эти эмоции опять добирается до меня тоска по нему. Иногда думаю, почему я так и не отпустила его внутри себя. Может быть, потому, что он олицетворяет мои прежние надежды, прежние представления о себе и мире. И вот единственное, что от того мира осталось, это светлые и горькие воспоминания о нём, так отлично сочетающим в себе самые светлые стихи и самую грубую брань, о том, в чьём сердце и разуме всё низменное и всё великое создают чудовищную и архисложную амальгаму. А отречься искренне от него, от юности моей, от великих времён я всё-таки не могу. Говорят: он фантом, его не было никогда. Да нет, счастье именно в том, что он был, а горе в том, что его не будет.