Иуда
Тебя из меня вырывали три дня и три ночи подряд, в какой-то замызганной зале я бился меж ними и нами пред выбором: ток или яд?
…и каждой обиженной швали хотелось усилить разряд.
На первые сутки под пыткой, представив меня пред судом, палач с равнодушной улыбкой мне в ухо почти что мурлыкал: мол, мысли мои не о том. Мол, я тобой просто утыкан, как звёздное небо, утыкан, как полон грехами Содом.
Мол, я тобой просто ведом.
Второй очистительный вечер был долгим и вязким, как слизь. И ими, и нами отмечен, я сам себе противоречил: любил – но ронял тебя вниз. Как будто бы мало увечий, любви моей мало увечий – палач приказал мне: молись!
На третье же утро агоний меня усадили на стул – в той пыточной, что попросторней, чтоб видел я ясно огонь и очерченность чувственных скул:
тебя, словно дикого зверя, сквозь клетку я мог созерцать. В глазах у меня багровело, а ты расстилала кровать. Я знал: для тебя я не первый, однако отчаянно верил, до этого часа я верил – последним надеялся стать.
Я жадно смотрел и, взрослея, отрёкся от нас. До конца.
Палач в окровавленной рясе похлопал меня по плечу: теперь, мол, очищен от грязи,
теперь-то иди восвояси, теперь-то живи не хочу!
Мне, в общем-то, и не хотелось: сказали «живи» – я зажил, в моей голове опустелой не стало ни взгляда, ни тела – того идеального тела, которым я был одержим.
Твою фотографию в рамке я выбросил прямо в костёр. И наши вечерние парки, и танцы – мне было не жалко, совсем, ни на ноготь не жалко – я все до последнего стёр.
Потом я прожил девять жизней – а может, и больше – в раю. И с каждой из них бескорыстней, вернее Богам и Отчизне я нёс эту ношу свою.
В одной у меня были дочки – двенадцать кудрявых девчат. И вместе, и поодиночке, пригладить их или всклокочить, когда и смеются, и спят… они походили – и очень – на ту, что забыта бессрочно, на мой персональнейший ад.
В другой я шатался по свету, ходил с кораблями в моря. Но в землях, где вовсе раздеты, где всеми лучами согреты чернейшие люди – уж те-то! – и те о тебе говорят.
В седьмой или пятой по счёту я сделался девушкой сам, красивой и розовощёкой, от прочего мира далёкой и верящей лишь чудесам. Но где-то в шестнадцать девчонка задвинула в ванной защёлку – убила себя прямо там.
Тогда я устал и взмолился, спросил у своих палачей: «Ведь я от грехов открестился, за что я не свой и ничей?».
Они мне в лицо хохотали три дня и три ночи подряд, в какой-то промёрзшей иркалле я бился меж ними и нами пред выбором: ад или ад?
…и каждой отверженной твари хотелось усилить разряд.
«За похоть, за алчность, гордыню, – ответ был холодным, как нож. – свою же любовь ты покинул, за ложную веру и ложь ты предал свою же святыню. Все восемь кругов её примут, с девятого – сам не уйдёшь»*.
* По «Божественной комедии» Данте Алигьери, существует 9 кругов ада. Чем тяжелее грех человека, тем страшнее кара для него уготована. На 9 круге в ледяном озере вечно томятся Иуда и Люцифер. Туда же отправляются все предатели.
Автор - Юлия Курмилева