— Девушка, вы одна? — Нет, я с причудами.
Август 2011 года. Мы с бабушкой мирно ехали в поезде Петербург - Луганск. Проезжали мимо Курска, Орла, Белгорода. Долго ходили по платформе в Харькове. То, что названия всех этих городов встречались мне в учебниках истории, когда проходили Великую Отечественную, осенило меня гораздо позже. Непередаваемым стало понимание того, что я мирно ехала в вагоне, пытаясь прислушиваться одним ухом к вокзальным объявлениям во время остановок, там, где когда-то горела земля. Только про Харьков вспомнила сразу, потому что знала, что бабушка там была, находясь в туристической поездке по городам-героям. А вот о том, как во время войны Харьков чуть не взлетел на воздух, я узнала вообще пару лет назад на работе, читая очередную статью. Мы сошли с поезда в Дебальцево, там нас встретил двоюродный брат мамы и повёз дальше на машине. Мы приехали в Свердловск Луганской области, туда, где родилась моя мама и до сих пор живёт куча родных по линии покойного деда. Мы на следующий день вышли с бабушкой на прогулку, постояли немного у дома, где моя мама жила совсем малышкой. Он давно принадлежит другим людям. А потом как-то в разговоре сестра деда сказала, что городок был под немецкой оккупацией, и сразу, как ушли немцы, снова заработали шахты. Вот по этой земле ходили немецкие захватчики. А на обратном пути, уже в день отъезда, мы проезжали мимо знаменитого Краснодона.
Когда всё началось в 2014 году, мы держали по возможности связь с родными. У них всё было путём, по крайней мере, живы и здоровы. Я иногда задавалась не очень разумными вопросами о случайных людях, встреченных мной в 2011 году: что с ехавшей с нами в одном купе студенткой филфака Таней из Артёмовска, как там та продавщица из магазинчика в Свердловске, у которой бабуля спросила, есть ли в магазине макароны группы А, а та не могла ответить, потому что никогда не обращала внимания на это, и бабушка показывала ей, где это написано на упаковке. Разумеется, никакого ответа на них нет.
А ещё раз накрыло в Крыму, в Гурзуфе, в сентябре 2017 года. Агитируя маму на посещение музея Пушкина в Гурзуфе, я ожидала встретить предметы, помнящие великого поэта. Посмотреть их, конечно, невозможно, но хоть постоять с ними рядом - уже счастье. А экскурсовод всё рассказывала про дорожный чемодан того времени, про какие-то предметы хоть и важные, но к Пушкину отношения не имеющие. Там только кипарис и остался, который помнил Пушкина. Я примерно знала, что Крыму в сороковые конкретно так досталось. Осталось только дотумкать, что оригинальной экспозиции гурзуфского дома нет уже давно в помине, приходится заменять её идентичными предметами быта. Удивительно, что кипарис уцелел.
Всё перемелется. И где пролилась кровь, будут расти виноградные гроздья. И молодые будут идти по земле, через раз вспоминая, что здесь пировала смерть. Но кто-то ощутит присутствие давнего горя.
В Харькове троюродные братья, у одного из них жена и маленький сын. В Свердловске их родители и ещё много родных, которых я так и не увидела в мой единственный приезд туда. Может, ещё кто где, а я не знаю. Пусть всё будет хорошо хотя бы с ними всеми.
Когда всё началось в 2014 году, мы держали по возможности связь с родными. У них всё было путём, по крайней мере, живы и здоровы. Я иногда задавалась не очень разумными вопросами о случайных людях, встреченных мной в 2011 году: что с ехавшей с нами в одном купе студенткой филфака Таней из Артёмовска, как там та продавщица из магазинчика в Свердловске, у которой бабуля спросила, есть ли в магазине макароны группы А, а та не могла ответить, потому что никогда не обращала внимания на это, и бабушка показывала ей, где это написано на упаковке. Разумеется, никакого ответа на них нет.
А ещё раз накрыло в Крыму, в Гурзуфе, в сентябре 2017 года. Агитируя маму на посещение музея Пушкина в Гурзуфе, я ожидала встретить предметы, помнящие великого поэта. Посмотреть их, конечно, невозможно, но хоть постоять с ними рядом - уже счастье. А экскурсовод всё рассказывала про дорожный чемодан того времени, про какие-то предметы хоть и важные, но к Пушкину отношения не имеющие. Там только кипарис и остался, который помнил Пушкина. Я примерно знала, что Крыму в сороковые конкретно так досталось. Осталось только дотумкать, что оригинальной экспозиции гурзуфского дома нет уже давно в помине, приходится заменять её идентичными предметами быта. Удивительно, что кипарис уцелел.
Всё перемелется. И где пролилась кровь, будут расти виноградные гроздья. И молодые будут идти по земле, через раз вспоминая, что здесь пировала смерть. Но кто-то ощутит присутствие давнего горя.
В Харькове троюродные братья, у одного из них жена и маленький сын. В Свердловске их родители и ещё много родных, которых я так и не увидела в мой единственный приезд туда. Может, ещё кто где, а я не знаю. Пусть всё будет хорошо хотя бы с ними всеми.