— Девушка, вы одна? — Нет, я с причудами.
Мои стихи слегка изменились. По крайней мере, в двух последних я просто констатирую факты. Бабушка не видит этих изменений. В последнем стихотворении нет, кажется, ничего острого или горького, а она вновь сделала вывод: "Это твоя боль". Так было раньше, даже ещё в этом дурацком марте, может быть, так будет вновь, я не знаю, что завтра придёт мне на ум. Но в двух последних стихах этого нет. Вчера бабуля опять тревожилась за мои нервные клетки, которые я буду нещадно изничтожать в следующем году, а бабушка с мамой, видя это, тоже возьмутся переживать за меня и изничтожать свои нервные клетки (в знак солидарности, видимо)... Постаралась убедить, что масштабы траты моих нервов не будут столь велики, в конечном счёте, влюблённость на моём уме никак не отразилась. Поговорили мирно, но все эти мысли она не оставит и ещё не раз к ним вернётся.
Я не нуждаюсь ни в утешении, ни в нотациях, ни в разоблачениях, ни в помощи при снятии с меня несуществующих розовых очков. Даже ожидания нет. Я просто живу и просто люблю, и всё. А что стихи мои в последнее время стали предельно открытыми, так это оттого, что сестрица-муза вслед за мной скидывает маску и не хочет говорить обиняками. *ТЧК и три восклицательных знака на всякий случай.*
Я не нуждаюсь ни в утешении, ни в нотациях, ни в разоблачениях, ни в помощи при снятии с меня несуществующих розовых очков. Даже ожидания нет. Я просто живу и просто люблю, и всё. А что стихи мои в последнее время стали предельно открытыми, так это оттого, что сестрица-муза вслед за мной скидывает маску и не хочет говорить обиняками. *ТЧК и три восклицательных знака на всякий случай.*