— Девушка, вы одна? — Нет, я с причудами.
Всем им кажется, что зря о тебе я пишу. Настоятельно велят о другом рифмовать:
про нездешнее, далёкое, вечное. Словом, просят по великим следам идти.
Говорят, что не достоин ты даже двух слов, а тем более строфы. Но рифмую опять
О тебе, о неизбывной тоске моей, о больной твоим отсутствием памяти.
Я ведь знаю и сама, что пора поумнеть, наконец-то прекратить твою тень привечать,
Что дыханье этой жизни изменчивой год от года, час от часа нужнее мне,
Что в стихах должны быть темы Степановича, дополнять должны их рифмы Семёновича,
Только снова устремляюсь к Ивановне, а порою захожу и к Андреевне.
И рифмую вновь о том, что ты - имя имён, что ты - мера всех событий, вершина вершин.
Что теперь уже я вряд ли изведаю, какова она - взаимной любви река.
Мы костра великолепного не разведём, ничего непоправимого не совершим.
Твоей веры никогда не почувствую. Разве может быть иной моя лирика?
про нездешнее, далёкое, вечное. Словом, просят по великим следам идти.
Говорят, что не достоин ты даже двух слов, а тем более строфы. Но рифмую опять
О тебе, о неизбывной тоске моей, о больной твоим отсутствием памяти.
Я ведь знаю и сама, что пора поумнеть, наконец-то прекратить твою тень привечать,
Что дыханье этой жизни изменчивой год от года, час от часа нужнее мне,
Что в стихах должны быть темы Степановича, дополнять должны их рифмы Семёновича,
Только снова устремляюсь к Ивановне, а порою захожу и к Андреевне.
И рифмую вновь о том, что ты - имя имён, что ты - мера всех событий, вершина вершин.
Что теперь уже я вряд ли изведаю, какова она - взаимной любви река.
Мы костра великолепного не разведём, ничего непоправимого не совершим.
Твоей веры никогда не почувствую. Разве может быть иной моя лирика?