— Девушка, вы одна? — Нет, я с причудами.
Моя неделя в универе началась даже чересчур радостно. Перед лекцией Отрадина Ирка вытащила меня на улицу, показала памятник подпоручику Киже, затем, когда мы возвращались, объявила, что тут недалеко стоит памятник козлу и что козёл – символ факультета. На мою просьбу объяснить это она попросила меня не ломать над этим голову, но я, конечно, её не послушалась. Во вторник последнюю практику по истграму мы провели на улице, расположившись на скамейках около памятника Гулливеру, кроме того, я получила автоматом зачёт по семиотике – впрочем, никого из потока это счастье не миновало.
А вот вчера…
Началось с того, что пришлось перейти из нашей аудитории на кафедру русской литературы, где уже занимался Иркин научный руководитель Карпов со своими студентками. И тут нас обрадовали, что защита будет не 31 мая, а 25 мая, к чему никто не готов, и что зачёт по просеминару без защиты никто не получит. Карпов ораторствовал, что это произвол деканата, что это абсурд, с которым он мириться не намерен. А мириться пришлось. В итоге они с Титаренко решили, что мы и студентки карпова защищаемся в эту пятницу, то есть завтра в светлый день филолога, и тем самым даём время дописать курсовую тем, кто ещё ничего не сделал. Так что сегодня я сижу дома и должна додолбить свою работу, хочу я того или нет.
И на закуску – стиховедение. Вчера после этого нервяка и примерно такой же нервной практики по стиховеду я всё-таки переговорила с Еленой Викторовной по поводу своего анализа стихотворения. Итак, он у меня не просто зачтён, а условно зачтён. Выяснилось, что я проявила чудеса невнимательности, с чем, кстати, согласилась на все сто, кроме того, мои незрячие предшественники таких ошибок в жизни не делали, а так как от меня ожидали, что и я их не сделаю, то я своего преподавателя несказанно огорчила. Вот это меня особенно зацепило, так как я хотела в течение всего обучения на филфаке держать марку, типа у меня всё не хуже вашего получается, стало быть, мои планы нарушились. Нет, я не то чтобы расстроилась, утешилась тем, что мои предшественники наверняка накосячили в чём-то другом, и истерики на тему «Я никуда не гожусь» я никому не закатила, но всё-таки приступ офонарения меня не обошёл. Я даже Елену Николаевну не сразу узнала, когда она меня провожала к бабушке.
Вот такие делишки у меня, блин.
А вот вчера…
Началось с того, что пришлось перейти из нашей аудитории на кафедру русской литературы, где уже занимался Иркин научный руководитель Карпов со своими студентками. И тут нас обрадовали, что защита будет не 31 мая, а 25 мая, к чему никто не готов, и что зачёт по просеминару без защиты никто не получит. Карпов ораторствовал, что это произвол деканата, что это абсурд, с которым он мириться не намерен. А мириться пришлось. В итоге они с Титаренко решили, что мы и студентки карпова защищаемся в эту пятницу, то есть завтра в светлый день филолога, и тем самым даём время дописать курсовую тем, кто ещё ничего не сделал. Так что сегодня я сижу дома и должна додолбить свою работу, хочу я того или нет.
И на закуску – стиховедение. Вчера после этого нервяка и примерно такой же нервной практики по стиховеду я всё-таки переговорила с Еленой Викторовной по поводу своего анализа стихотворения. Итак, он у меня не просто зачтён, а условно зачтён. Выяснилось, что я проявила чудеса невнимательности, с чем, кстати, согласилась на все сто, кроме того, мои незрячие предшественники таких ошибок в жизни не делали, а так как от меня ожидали, что и я их не сделаю, то я своего преподавателя несказанно огорчила. Вот это меня особенно зацепило, так как я хотела в течение всего обучения на филфаке держать марку, типа у меня всё не хуже вашего получается, стало быть, мои планы нарушились. Нет, я не то чтобы расстроилась, утешилась тем, что мои предшественники наверняка накосячили в чём-то другом, и истерики на тему «Я никуда не гожусь» я никому не закатила, но всё-таки приступ офонарения меня не обошёл. Я даже Елену Николаевну не сразу узнала, когда она меня провожала к бабушке.
Вот такие делишки у меня, блин.
